220
В чемпионате СССР 1960 года проходят матчи третьего тура. Действующий чемпион «Динамо» после двух побед проигрывает в Ростове, а «Торпедо» в тот же день, 20 апреля, побеждает третий раз подряд и уже без напарника возглавляет таблицу первой подгруппы. Казалось бы, что может значить таблица после трёх игр? Но в этот раз значит. Своего первенства «Торпедо» так до самого конца больше не упустит – ни на предварительном этапе, ни на финальном.
Эта победа, третья по счёту, даётся тяжелее первых двух. В Ташкенте тоже было 1:0, но там и с погодой повезло, и с голом: забили ещё в первом тайме. А в Ростове вообще получилось выиграть крупно (3:0). Теперь же в Харькове исковерканное под дождём поле и злой соперник. Всё идёт к тому, что эти мучения так и закончится нулями. Но за пять минут до конца Слава Метревели улучает моментик.
«Авангард» (Харьков) – «Торпедо» (Москва) – 0:1 (Метревели, 85).
20 апреля 1960. Харьков. Стадион «Авангард». Судья: Одинцов (Ленинград).
«Авангард»: Уграицкий (Власенко), Чернышёв, Марьенко, Соколов, Масленников, Ожередов, Воронов, Мангасаров, Нестеров, Костюк (Полибин), Королёв.
«Торпедо»: Глухотко, Медакин, Шустиков, Островский, Воронин, Маношин, Метревели, Батанов (Денисов), Иванов, Фалин, Доронин.
* * *
Внешне всё выглядит как ошибка молодого вратаря, который неожиданно упускает мокрый мяч, шедший к нему от Валентина Иванова, – Метревели как будто получает подарок. И только немногие понимают, что это не так. Во-первых, там, где другой бы даже не тронулся с места, Метревели включает резкий старт – несмотря на минувшие час двадцать пять на тяжеленном поле. А во-вторых, это вообще его стиль – совершить нечто важное легко, словно по случаю, между делом.
Вот так Слава вспорхнёт и в октябре, когда придёт время матча, который потом назовут золотым. «Торпедо» отправится в Киев, где для решающей битвы будут свезены, нацелены и начищены все доступные орудия. А Метревели уже через пару минут объяснит присутствующим, что это был сизифов труд. Объяснит по своему обыкновению как бы невзначай, на ходу – просто пересекшись с передачей в самой горячей точке перед воротами, почему-то в полном одиночестве. И весь матч потом «Торпедо» так и сыграет – умно, свободно, озорно. И возьмёт титул в логове конкурента.
Никому и в голову не придёт назвать его главным героем золотого сезона «Торпедо». Героев там действительно будет много – как у любой победы отцов. Но только два важнейших касания, в самом начале и в самом конце, для возбуждения духа партнёров и для его поддержания, когда надо было вырваться вперёд и когда было нужно удержать вожжи, сделает он. Тот, кто даже в самые яркие мгновения умеет оставаться чуть-чуть в тени.
* * *
Эту особенность Метревели годы спустя опишет лучший прозаик советского футбола Лев Филатов. «Его техничность была невидимой, неощутимой, он всё делал скрытно, просто, про него язык не поворачивается сказать, что он «прекрасно выполняет приемы». Он не отводил на них ни усилий, ни лишнего мгновения, он обводил, обманывал, обгонял, бил по мячу так, словно это ему ничего не стоило. Что хотел, то и делал. Он был игроком бесшумным, бегал по верхушкам травинок, игроком тайным, теневым, невесомым».
Когда футбол в его жизни закончится, Метревели получит в своё распоряжение в Тбилиси хинкальную «Ниави», что в переводе с грузинского значит «Ветерок». И поверить в случайность такого попадания будет невозможно. Бесшумный, неощутимый, невесомый, по верхушкам травинок – кто это, если не ветерок?
В какой-то момент возникнет даже ощущение, что вот эта игровая лёгкость оборачивается против него. Что его судьба воспринимается в футбольном мире слишком легковесно. Совсем не так, как подобает фигуре первого ряда. Самого первого.
Крайние точки его игровой биографии в сборной СССР, 1958 и 1970, разделят двенадцать лет. Даже Иванов, самый образцовый среди форвардов тех лет, ограничится десятью. Метревели закончит играть в 35 лет – немыслимо для поколения, где в тридцать с поля выталкивают любого, кто не Яшин. Тем более немыслимо, что речь идёт об амплуа, где всё завязано на скорости. В 1970 году он поедет на чемпионат мира в Мексику в возрасте 34 лет, и более взрослого форварда в заявке за всю историю национальной сборной не случится больше никогда – ни до, ни после. Девять раз его имя появится в списке 33 лучших игроков сезона, в том числе восемь раз под первым номером, и для крайних форвардов это будет рекордом, пока на сцену не выйдет Олег Блохин. Наконец, он выиграет золото чемпиона СССР в составе двух разных клубов, «Торпедо» и тбилисского «Динамо», – в советском футболе, где каждый переход под строгим контролем, это тоже станет событием нерядовым.
Но получит ли имя Метревели соответствующее всему этому историческое звучание? Смогут ли следующие поколения в полной мере ощутить его масштаб? Пожалуй что нет. Пожалуй, и правда, лёгкость его футбола создаст иллюзию легковесности судьбы.
* * *
Друзья зовут его Мухой. В широком обиходе другое прозвище, Мэтр, а это вроде бы для своих. Хотя и из своих мало кто знает, почему Муха. Большинство полагает, что это образ его полёта. Но дело совсем в другом.
В Горьком, где он играл до Москвы, у него был персональный болельщик, безногий калека. Внутреннее преклонение перед силой его духа было настолько глубоким, что Слава буквально замучил новых одноклубников рассказами о нём. Хотя вообще-то слыл парнем малословным. И в конце концов имя инвалида – Муха – прилипло к самому Метревели.
Вполне вероятно, того изуродованного, но не сломленного войной кремня можно считать разгадкой, хотя бы частичной, одной особенности, озадачивающей в линии жизни Метревели. Ведь у него, в сравнении с партнёрами по сборной да и с поколением в целом, было вполне благополучное детство. Ни голода, ни бомбёжек, ни эвакуаций, ни безотцовщины, ни станка вместо школы … Он родился и вырос в Сочи – оазисе советского счастья. И во вполне обеспеченной семье: его папа Калистрат Фомич всю жизнь проработал шеф-поваром в ресторанах. Казалось бы, если из такой среды и может подняться футболист, то просто как бутон, дар солнца. Но природа успеха Метревели принципиально иная. Его спортивная суть, такое впечатление, родом не из приморского ресторана, а из шахтёрского забоя или с крестьянской пашни.
Валентин Иванов, или Валентин Козьмич, или просто Кузьма, как называют его близкие, годы спустя будет Мэтром откровенно восторгаться. А это ближайший партнёр – как в смысле клуба, так и в смысле игровой позиции: Метревели правый край, а Иванов правый инсайд. Когда в 1956-м двадцатилетнего Славу привезли из Горького, Кузьма с Эдиком были уже премьерами, игроками сборной, без пяти минут олимпийскими чемпионами. И этот юный кавказец раздражал настолько, что Кузьма отказывался с ним играть, просил тренеров избавить его от такого соседства. Потому что головы от мяча тот не поднимал, партнёров не замечал, перемещений не понимал да и техникой особой не отличался. Но прошёл лишь год, и Метревели уже был вызван в сборную. Ка-ак?! А всё волшебство состояло в титанической работе над собой.
Иванов наблюдает её изо дня в день и не может не восхищаться, в чём позже признается письменно. «Тренировка футбольной команды продолжается два часа. Немногое успевает получить игрок за это время. И для таких, как Метревели, обычное ежедневное занятие было лишь частью – да и то не самой значительной частью – ежедневного труда. Он внимательно присматривался к игре лучших футболистов, старался понять, в чём они превосходят его, Метревели, умел заставить себя трудиться «через не хочу», «через не могу» именно над тем, чего ему недостаёт. А ведь это самое тяжкое в спорте». А ещё Кузьма подметит одну застольную хитрость Славы. Как все южане, тот любит присесть в компании за накрытую поляну. Но только постоянно куда-то отлучается – «на минутку» – то под одним предлогом, то под другим. А потом, поднявшись в очередной раз, исчезает совсем. И когда приходит время убирать со стола, хозяйка обнаруживает, что его бокал, наполненный в начале вечера, так и остался нетронутым.
Метревели будут приводить как пример атлета. Как чуть ли не единственный в своём роде случай, когда футболист в зрелом возрасте сумел заметно повысить скорость бега. Как уникума, который при росте 170 см регулярно выигрывает воздух – некоторые даже будут настаивать, что он выпрыгивает выше перекладины. И всё это, как и лёгкость до 35 лет, станет итогом многолетней, ежедневной, невидимой со стороны пахоты. Которую просто невозможно совместить с его корнями: откуда дитя курорта может знать плуг?
* * *
Наверное, персональных почестей он недополучит ещё и потому, что в массовом сознании будет восприниматься не сам по себе, а как часть явления «Месхи и Метревели». Порознь их фамилии звучат совсем иначе, а так, вместе, это символ могучих крыльев советской атаки. Тренеры ли соперника говорят после матча, игроки ли, репортёры – у всех Месхи и Метрвели неизменно в одной связке. Отдельно скажут про Понедельника, отдельно – про Иванова и отдельно – про Месхи и Метревели. Для уха советского гражданина «Месхи и Метревели» в футболе примерно то же самое, что Соловьёв-Седой в песне, Миклухо-Маклай в мореходстве или Петров-Водкин в живописи. Потому по отдельности каждому флангу и достаётся лишь половинка общей славы. Да, славы немалой, но только половинка. Хотя вообще-то игроки они разные.
Метревели однажды объяснит тему с присущей ветерку деликатностью: «Кто из нас лучше? Конечно, Миша. Ведь он первый левый крайний в мире, ну а я в лучшем случае только второй правый крайний… после Гарринчи». А партнёр по тбилисскому «Динамо» Зураб Соткилава, уже когда станет оперной звездой, вспомнит одну занятную грань их невольного соперничества. «Болельщики тогда делились на «месхистов», почитателей таланта Михаила Месхи, и «метревелистов», поклонников Славы Метревели. Вторые, считаю, тоньше понимали футбол. Слава – игрок широчайшего диапазона, на поле умел всё. Но публика больше радовалась дриблингу Миши».
На самом деле игровые приоритеты этих форвардов отличаются примерно так же, как маршруты в воздухе бабочки и стрелы. Собственные вкусы Мэтр объясняет прямо: «Больше всего люблю игру на скорости с мячом. Ещё больше, когда мне удаётся сыграть при этом не одному, а вместе с партнёром. Когда отдача мяча и возврат его обратно от товарища не сдерживают рывка, а даже ускоряют его. Без задержки промчаться к воротам противника для меня приятнее всего».
* * *
Один из столь любезных его натуре рывков в 1960-м приносит радость всему Советскому Союзу. Вообще этот год в 17-летней, вечнозелёной, как родные субтропики, карьере Мэтра становится самым счастливым. Сразу два золота – и в клубе, и в сборной! 10 июля на размокшем газоне парижского стадиона «Парк де Пренс» бесшумный, как всегда, порыв Славы и его лёгкое финальное касание позволяют сборной СССР сравнять счёт в решающем матче за Кубок Европы. И переломить ход тяжкой битвы с ожесточённым противником. Битвы, которая завершается нашей победой.
Когда эмоции чуть схлынут и статистики подобьют итоги, окажется, что Метревели один из четверых в сборной, кто сыграл все матчи исторического турнира. И единственный, кто забил в первой игре и в последней. Вдохнул в партнёров уверенность в самом начале и в самом конце – когда было нужнее всего. Совсем как в клубе, помните?
Но этого, кажется, опять никто не заметит. Да и сам он, возможно, тоже. Гром оваций и жар объятий – не его стихия. Его – бесшумный ветерок.
Источник:news.sportbox.ru
